НЕ было бы счастья, да Двадцать девятый помог.

С того злополучного вечера когда меня ударил Двадцать девятый я начала общаться с Двадцать первым. Он как-то незаметно и не навязчиво вошел в мою жизнь, словно мы никогда не прекращали общения. Порой я забегала к нему или он ко мне, мы ходили гулять во двор и играли совсем в детские игры. Во дворе была разновозрастная компания девчонок и мальчишек. Мы жгли костры в старом саду чудом сохранившимся среди высоток. Уходили в лес, где устроили себе тарзанку над речкой. И по очереди с криком хохотом и визгами катались на ней прыгая с края оврага. Мы купались в парковом пруду и там же ловили рыбу. Катались на каруселях в парке и ели мороженное по 5 штук за раз. Всей толпой ходили в кино. Или собираясь у Двадцать первого играли в карты, бильярд, лото, жмурки. И мне было так просто и легко с ним рядом, что я буквально забывала про все на свете и хотела тянуть эти часы как можно дольше. С каждым разом мне становилось все труднее и труднее расставаться с ним по вечерам. И постепенно я стала сокращать общение с другими ребятами, что б уделять ему больше времени. Я не думала ни о чем, жгучее желание, что жгло меня пока я была вдалеке от него вдруг ушло. Уступив место обычной радости жизни, чувству легкости и свободы. В этот период наша режиссер вдруг решила показать меня своему знакомому театральному режиссеру. Но я неожиданно заупрямилась и ее благие намерения закончились ничем. Она огорченно качала головой. И решила помочь мне еще раз, послав меня на студию, на кастинг. Там снимали какой-то фильм. Меня встретили и проводили в комнату, где уже сидело несколько девочек. Все они волновались и смеялись. Я тоже волновалась, но отчего-то думала что мне может повезет более прочих. Потому почти не с кем не говорила а придвинула к себе журнальный столик, положила на него руки и склонив на них голову крепко уснула. Разбудила меня помощница режиссера уже тогда когда кастинг кончился. Я равнодушно пожала плечами и ушла. На следующий день мне сильно попало от моей режисерши. Она наотрез зареклась мне помогать, потому что я сама не стремилась сделать себе карьеру. "Жаль" - говорила она -"Зарываешь талант в землю, а он у тебя не дюжей силы." Я отмахивалась, почему-то театр и кино вдруг перестали меня волновать. Впереди было лето. А Двадцать первый теперь был со мной почти каждый день. Я еще по инерции ходила на студию, но уже не думала о ней серьезно. Двадцать первый оказался легким на подъем, бесшабашным, веселым. Он часто шутил и я смеялась до слез над его выходками. Походя он незаметно срывал где-то цветы и нес их за спиной, а потом вдруг резко и неожиданно протягивал мне цветок и хитро прищуривался. Я смеясь принимала нехитрые дары и вплетала их в косы. Он любил распускать мне косы и сам подолгу перебирал и расчесывал мне волосы. "Шелк, чистый шелк" - шептал он окуная лицо в мои волосы -"Как они пахнут" "Как?" - смеялась я. "Одуряющи, одурманивающи, цветами, травами, солнцем, нет я не могу сказать чем" - вздыхал он. Мне нравилось это и я разрешала ему играть с моими волосами когда никто не видел. А еще ему нравилось что ветер треплет мне распушенные длинные волосы когда он качает меня на качелях, он только ради этого мог долго качать и смотреть. А я счастливо смеялась закидывая голову и волосы летали, а я чувствовала себя так словно купаюсь в небе. Но я всегда старалась держать дистанцию. Мне хватало счастья быть рядом. И я боялась потерять это и даже не думала ни о чем более. Но он первый взял меня за руку. Просто шел рядом и вдруг тихо, незаметно взял мою руку. Я не отдернула руки, и даже испытала что-то схожее с благодарностью. Мы ничего не сказали друг другу, но с того момента стали порой ходить за руку. И вскоре привыкли к этому, как к чему-то постоянному, необходимому и естественному. После долгого перерыва, я вдруг снова начала писать. Пробовала писать рассказы, стихи, экспериментировала. Замахнулась на сценарий. Счастье тихое и светлое. Беззаботность и легкость бытия.

Светлое время прихода юности. Я по прежнему считала его ребенком, но уже не тосковала по невозможности, а радовалась тому, что есть и как-то совершенно естественно во мне созрело решение ждать его, ждать пока он вырастет столько, сколько надо ждать. И я полностью успокоилась. "Каждому овощу свой срок" - любила приговаривать моя мама. А потом пришло лето и каникулы. Меня снова повезли на дачи. Мы с Двадцать первым договорились писать друг другу. Рассказывать про все и не терять теперь друг друга. Перед моим отъездом, он горячо шептал мне в ухо - "Ты мне нужна, ты не пропадай, ты пиши только." А у меня почему-то от этих слов на глаза навернулись слезы. Я улыбалась и кивала - "Конечно, обязательно, я буду писать, я не забуду."