Поэзия: Ф. Г. Лорка

Федерико Гарсиа Лорка (Garcia Lorca) (5.6.1898, Фуэнтевакерос, - 19.8.1936, близ Гранады), испанский поэт и драматург. Окончил университет в Гранаде. Народно-песенная стихия Андалусии питала его творчество. Преодолев подражательность первой "Книги стихов" (1921), Гарсиа Лорка обогатил традиционные формы достижениями современной поэзии, выразил народное жизнеощущение в сборниках "Канте хондо" (1921-1922, опубликован 1931), "Песни" (1927), "Цыганский романсеро" (1928), в поэме "Плач по Игнасио Санчесу Мехиасу" (1935). Результатом поездки в США и на Кубу (1929-1930) явилась книга стихов "Поэт в Нью-Йорке" (опубликована в 1940 году), проникнутая духом неприятия капиталистического мира.

В драматургии воплотил основные темы своей поэзии - любовь, смерть, ненависть к деспотизму. Автор романтической сказки "Злые чары бабочки" (1919), героической драмы "Мариана Пинеда" (1925, рус. пер. 1944), пьес для кукольного театра, народного фарса "Чудесная башмачница" (1930, рус. пер. 1940). Вершинами поэтического театра Гарсиа Лорки стали трагедии "Кровавая свадьба" (1933, рус. пер. 1938) и "Иерма" (1934, рус. пер. 1944), пьеса "Донья Росита, девица, или Язык цветов" (1935, рус. пер. 1957), драма "Дом Бернарды Альбы" (1936, опубл. в 1945 году, рус. пер. 1957). Героини этих произведений вступают в непримиримый конфликт с косной окружающей средой.

После провозглашения республики (1931) Гарсиа Лорка примкнул к передовой части испанских писателей. В 1931-1933 годах он возглавил передвижной студенческий театр "Баррака", ставивший пьесы испанских классиков. Застигнутый франкистским мятежом в Гранаде, Гарсиа Лорка был расстрелян фашистами.

Он умер на рассвете

Перевод М. Самаева

        У ночи четыре луны,     

        а дерево - только одно,      

        и тень у него одна,               

        и птица в листве ночной. 

        Следы поцелуев твоих        

        ищу на теле.        

        А речка целует ветер,               

        к нему прикасаясь еле. 

        В ладони несу твое "нет",       

        которое ты дала мне,       

        как восковой лимон               

        с тяжестью камня. 

        У ночи четыре луны,       

        а дерево - только одно.       

        Как бабочка, сердце иглой               

        к памяти пригвождено.

   

 Неверная жена 

 И в полночь на край долины

 увел я жену чужую,

 а думал-она невинна...

  То было ночью Сант-Яго,

  и, словно сговору рады,

  в округе огни погасли

  и замерцали цикады.

  Я сонных грудей коснулся,

  последний проулок минув,

  и жарко они раскрылись

  кистями ночных жасминов.

  А юбка, шурша крахмалом,

  в ушах звенела, дрожала,

  как полог тугого шелка

  под сталью пяти кинжалов.

  Врастая в безлунный сумрак,

  ворчали деревья глухо,

  и дальним собачьим лаем

  за нами гналась округа...

  За ежевикою сонной

  у тростникового плеса

  я в белый песок впечатал

  ее смоляные косы.

  Я сдернул шелковый галстук.

  Она наряд разбросала.

  Я снял ремень с кобурою,

  она-четыре корсажа.

  Такой белизны не ведать

  шелкам и цветущим сливам;

  стеклу под луной не вспыхнуть

  таким голубым отливом.

  Испуганно бедра бились,

  как пойманные форели,

  то лунным холодом стыли,

  то белым огнем горели.

  И лучшей в мире дорогой

  до первой утренней птицы

  меня этой ночью мчала

  атласная кобылица...

  Мужчине чужие тайны

  рассказывать не пристало.

  И я повторять не стану

  слова, что она шептала.

  В песчинках и поцелуях

  она ушла на рассвете.

  Кинжалы трефовых лилий

  вдогонку рубили ветер.

  Я вел себя, как должно,-

  цыган до смертного часа.

  Я дал ей ларец на память

  и больше не стал встречаться,

  запомнив обман той ночи

  в туманах речной долины,-

  она ведь была замужней,

  а мне клялась,что невинна.

 

ЕСЛИ Б МОГ ПО ЛУНЕ ГАДАТЬ Я

        Я твое повторяю имя

        по ночам во тьме молчаливой,

        когда собираются звезды

        к лунному водопою

        и смутные листья дремлют,

        свесившись над тропою.

        И кажусь я себе в эту пору

        пустотою из звуков и боли,

        обезумевшими часами,

        что о прошлом поют поневоле.

 

        Я твое повторяю имя

        этой ночью во тьме молчаливой,

        и звучит оно так отдаленно,

        как еще никогда не звучало.

        Это имя дальше, чем звезды,

        и печальней, чем дождь усталый.

 

        Полюблю ли тебя я снова,

        как любить я умел когда-то?

        Разве сердце мое виновато?

        И какою любовь моя станет,

        когда белый туман растает?

        Будет тихой и светлой?

        Не знаю.

        Если б мог по луне гадать я,

        как ромашку, ее обрывая!